Пётр Червинский

Когда Полину просили, она никогда не делала, и не то чтобы не хотела или со зла, а просто она забывала, что ее просили. И в этот раз - она забыла, что Варвара Петровна просила ее достать мохеровый шарф (Полина работала уборщицей в магазине), Варвара Петровна никогда ничего не забывала и не прощала, особенно когда дело касалось ее. Дружба была сломана и выброшена на свалку.

Полина, здоровая, крепкая женщина, плотно сбитая и ни на что не жалующаяся, имея в свое время мужа-алкоголика, намучавшись с ним, она его выгнала сразу после рождения сына, несмотря на свой мягкий характер.

Юрка, сын Полины, был шалопаем. С матерью у него сложились странные отношения - Полина не била его, не кричала на всю улицу и не жаловалась на него соседям. Юрка походил на оборванного птенца с глазами затравленного волчонка. Лучший друг его был Воробьев, мямля из соседнего двора с очками и веснушками на носу. Никто не любил Воробьева, и все над ним потешались.

Воробьев был большой дурак. Юрка неоднократно отмечал это про себя, но не высказывался.

Трофим Крикунов - это любимый учитель по рисованию. Полностью его звали Трофим Евгеньевич.

У Трофима Крикунова все тряслось - и очки и руки, и вся жизнь протряслась так, что он не заметил. Его ласково иногда называли Трясунок Трофимушка, или Трофимушка Трясунок

Не повезло Трофимушке в личной жизни - один только раз довелось любить. Сложной была эта любовь - любили его за подарки. Рыжеволосая Аннушка на все сетования своего милого говаривала, примеряя очередной шарфик или заколку, - "А тебе бы все задарма" - и на этом кончались все недовольства и нечего было сказать, Так и молодость прошла - прокутил свою молодость. А там и старость - и не до любовных утех. И остался как перст Трофимушка, любимый учитель по рисованию.

Темнокудрая, голубоглазая, с маленьким вздорным носиком и недоумевающими ресницами - Ася, единственная дочь Варвары Петровны, по уши была влюблена в шалопая Юрку.

А Юрка ее не любил, он вообще не знал бы что такое любовь, если бы всеведущий Воробьев с очками на конопатом носу долго и вдумчиво, на примерах, не объяснил ему это в темном подъезде, куда они спрятались от дождя, так как домой идти не хотелось. И тот же всё ведущий Воробьев сообщил ему как-

то в ухо, что Ася в него влюблена, Юрка не понял, но решил, что надо жениться.

А Воробьев был хитрый, он сам был влюблен в темнокудрую Асю, и планы его далеко уходили.

Варвара Петровна не была злой женщиной, она была принципиальной женщиной, и этим гордилась. Вот и сейчас она колотила тесто и улыбалась, вспоминая, как в ответ на предложение Гришка, слесаря из лавки, где чинят кастрюли и ведра, она возмущенно хлопнула дверью, сказав - "Я принципиальная женщина, Григорий Федорович." Мужа она схоронила, дочка Ася - единственное, что от него оставалось.

А дочка Ася была глупая, несмышленая девочка.

После той новости, которую Юрка узнал от Воробьева, он резко изменился в отношениях с Асей. Он стад внимателен, вежлив, н даже однажды в темном коридоре попробовал ее обнять, но Ася вырвалась и убежала. Это еще более укрепило его в его намерении.

Сложный характер был у Варвары Петровны - никто не мог с ней ужиться. Сколько раз она меняла соседей, за свою долгую жизнь она успела переменяться со всем своим домом и домом напротив в придачу. Сложный характер был у Варвары Петровны, но не менее сложной была ее жизнь. Происходила она из старинной купеческой семьи, чуть ли не Строгановы приходились ей дальними родственниками. И фамилия у Варвары Петровны была звучная, красивая - Астахова. Помнит, ох помнит она еще пролетки, извозчиков и старинные дубовые фурнитуры с резными ножками и затейливыми лепками, помнит, как гимназисткой любила пройтись по Садовой, хихикая с кавалером, и пролететь с ветром на лихаче, цепляя прохожих. Широкая натура была у Варвары Петровны. Но все изменилось. И стала она Гольб, и муж явился неизбежным концом столь блистательного начала. Помнит, ох помнит Варвара Петровна старые времена.

Юрка все чаще и чаще искал встречи с Асей, но она всякий раз убегала.

Воробьев же за всем наблюдал и ждал.

Полина ничего не знала.

Ася ходила в музыкальную школу и к учительнице английского языка, так что все дни были заняты. Но в этот день она никуда не пошла и сидела дома.

Варвара Петровна рубила мясо, когда дверь приоткрылась и вошел Юрка, застряв у порога, переминаясь с ноги на ногу и покашливая. Варвара Петровна бросила быстрый взгляд и рубанула с размаху.

Юрка мялся в проходе.

Варвара Петровна, театральным жестом кинув топор, заломила руки в бока:

- Ну, чего?

- Варвара Петровна, я прошу руки вашей дочери, - осмелился Юрка.

Варвара Петровна взвилась, взмахнув крылами кофточки, налетела на Юрку и, впившись в ключицы, зашипела:

- Ася не продается, слышишь?

Жених был выставлен в дверь, дверь задвинули на засов.

В тот же день молодые переспали у Юрки, пока мама ходила к соседке. Ася рыдала в подушку: она вовсе не хотела этого. Юрка был зол.

Хлопнула дверь.

- Полина, я горничную привела, я горничную…

Митрофановна прошла в комнаты, ведя за собой какую-то длинную девку со сморгающим носом. Юрка спрятался под одеяло, Ася перестала рыдать. Митрофановна, походив, никого не застала и, оставив новую горничную, ушла. Горничная шмыгала носом, как будто вынюхивала.

Митрофановна” толстая, влиятельная особа, жила на пенсию мужа и имела обыкновение проводить чужих горничных убирать к соседям, все это делалось с согласия трех сторон, но случались и недоразумения.

Горничная в ожидании Полины шмыгала по углам, тычась в предметы, так как была слеповата. Таким способом она добралась до кровати, Ася всхлипнула и забилась в подушку, Юрка приподнялся в постели. Горничная шарахнулась и заржала как лошадь.

- Что вам здесь нужно? - взвился Юрка фальцетом.

Лошадь пожала плечами и вытерлась рукавом.

Об этой истории никто не узнал, кроме Воробьева. А как узнал Воробьев - неизвестно.

После этой истории Ася долго рыдала, а Юрка ходил как больной.

Варвара стала подозревать, - вездесущая Митрофановна заметила что-то в квартире Полины, все сошлись на том, что Юрка был не один, но на Асю подозрения не пали. Полине решили не говорить, и каждая сообщила ей втайне.

Юрка долго скрипел половицами в прихожей - у Трофимушки кто-то сидел, из комнаты слышался голос.

- Вы всегда были такой, Трофим Евгенич, я за вами света не видела…

Потом раздались всхлипы и сморканье в платочек.

- Помилуйте, что с вами, Раинька, я… да я никогда, право, у меня нет денег, - слышался теперь дрожащий голос Трофимушки.

- На Любоньку находились…

- Но Любонька… - уже заикался Трофимушка, - ведь Любонька…

- Что Любонька? Небось, своя, а я не своя, да?

- Да нет, и Любонька…

- Вот что, Трофим Евгенич, мне надоело, - а комнате решительно хлопнули сумочкой, встали.

- Что с вами, Раинька, - господи, да что же такое?

- До свиданья, Трофим Евгенич, не обессудьте коль что, - в комнате двинули стулом, пошли к двери.

- Постойте, да ну постойте же, Раинька, ну вот, вот…

За дверью зашевелились. Послышалось сухое "Прощайте" - и светлая. дама решительно вышла, хдопнув дверью, Юрка едва успел отскочить.

Темный, темный человек Трофимушка.

Как-то было неловко после всего заходить, но Юрка уже пришел, и идти назад не хотелось.

Подумав несколько, он взялся за ручку.

Трофимушка сидел в стуле, лицом к окну, его сухие руки безвольно висели вдоль, и над спинкой тряслась седая, как выщипанная, голова.

- Трофим Евгеньич, - окликнул Юрка.

Трофимушка встал, улыбнулся устало.

- Здравствуй, голубчик, садись, любезный.

Трофимушка был единственный человек, которому Юрка мог бы рассказать все, но такое, он даже не знал…

- Трофим Евгеньич, а кто эта… дама? - едва нашел он слово.

Белый поезд, мчался на юг, в нем ехала белая дама со смеющимся кавалером. Откуда только находил Трофимушка деньги для всех дочерей своей Аннушки?

Юрка не мог ни о чем думать, Трофимушка сидел грустный. Юркина грусть отступила на второй план. Они долго сидели вместе, пока не стало темнеть. И пришел вечер.

Полина ходила мимо с кастрюлями отстраняя его, когда он мешал.

- Полина, почему ты молчишь? - по словам произнес он.

Полина опять прошла мимо.

- Я понимаю, я всем надоел, это конечно, конечно, - начал он снова, - но человек я или не человек! Что это значит, в конце концов, почему, - он стучал теперь по столу, искоса глядя на Полину, - почему я не могу сказать? Почему я должен молчать? Почему, я спрашиваю! Полина! - опять закричал он.

- Полина, это невозможно, ты слышишь, Полина, это невозможно, Полина, ты слышишь? Я тебе говорю? Это невозможно, Полина. Тебе. Да Полина же…

Полина выставила его в дверь заднего хода - пришел Юрка.

Отец колотился, кричал оттуда.

- Опять? - осведомился Юрка и, взяв с тарелки лепешку, ушел, жуя, в комнаты.

С кухни слышался выпущенный голос отца, пока не выставили совсем.

- Ты меня любишь, Вася? - они были одни в купе - белая женщина и жгучий брюнет в сиреневом пиджаке, - поцелуй…

И бежали, бежали рельсы под колеса белому поезду, унося на юг…

Тихий мальчик, Бессонов Юрка, стал мужчиной... Надо пойти сказать Воробьеву.

Прыщавый, косоротый Воробьев с очками на конопатом носу лежал на кушетке и, слюня палец, переворачивал страницы пожелтелого вольюма с изъеденными страницами.

- Воробьев, а Воробьев, - сказал Юрка, развалясь на кушетке, - а хорошо это или плохо?

- Все хорошо, - отвечал Воробьев, протирая очки.

- Глупый ты, Воробьев, - мечтательно запрокинулся Юрка и уставился в потолок.

В соседней комнате кто-то на скрипке разыгрывал гаммы.

И Воробьев начал рассказывать - у нубийского-де царя Ганилона было много коней черной масти, и вот как какая из кобыл рождала белого жеребенка, так того убивали, а тело бросали собакам, так заботился он о чистоте своих коней.

- Что ты выдумываешь все, Воробьев, глупость какую?

Воробьев молчал. В соседней комнате играли на скрипке, в доме напротив зажглись огни.

- Сопляк ты еще, Воробьев, - решительно встал Юрка и вышел, плотно притворив дверь.

А белая женщина прилетела на лазурный берег.

Тихо стучали часы на подоконнике. Юрке не хотелось вставать. Вошла мать, открыла форточку; поправив одеяло, вышла.

И опять тихо.

Трофимушке стало плохо. Он лежал на диване. Послали за доктором. Тело его тряслось в тихой дрожи и вздрагивали ресницы. К вечеру ему полегчало.

Дурак Воробьев, ох дурак Воробьев, он думал, что Ася после Юрки его полюбит.

Варвара Петровна ни о чем не узнала.

Полина не пришла в перерыв.

Странное какое-то ощущение у Юрки - чего-то хотелось и вроде бы было все. Дни тянулись за днями и ничего не случалось. У Воробьева как всегда играли на скрипке гаммы, сам Воробьев перелистывал страница замшелого тома.

- Зря вы его отпустили, Полина Игнатьевна, - всеведущая Митрофановна жужжала Полине про Юрку, - он делов натворит, - и зашептала насчет Трофимушки.

Трофимушка уж два дня как поправился, но был плох. Врачи прописали прогулки по сорок минут вокруг дома. Но темен, темен Трофимушка - он забывал, и сутками сиживал у окна, смотря мимо шедших.

Юрка постучал, покашлял, Трофимушка пригласил сесть. Опять сидели, только Трофимушка рассказывал что-то жалостное и грустное.

Объявилась Наталья - двоюродная сестра Воробьева, властная, боевая и самодурка. Все пошло вверх ногами. Воробьев уже не мог лежать на кушетке, бывал бит, и ходил присмиревший. Наталья не была дура, ни злая, ни деспот, ни интриганка - она не любила Воробьева, не любила людей его типа, ни тех, кто ему подчинялся. К последним она отнесла Юрку и фыркала на него. К Воробьеву теперь не ходилось. Воробьев приходил сам. Вначале Юрка смеялся: Мадам Воробьева собиралась сына женить на Наталье, хотя та была старше; Воробьев относился к этой идее прохладно, Наталья взъярилась, мадам Воробьева не поняла.

Наталья постепенно Юркой заинтересовалась, пошла к Трофимушке. Трофимушка пожалился на судьбу, Наталья решила его опекать.

Юрка вернулся от Воробьева, тот предлагал кампанию против Натальи, - пьяный отец лежал на диване и гладил Степаниду, новую горничную, называя ее Полиной.

Митрофановне наступили на хвост - во дворе заговорили о доме разврата. С Полиной перестали общаться, шарахаясь от нее в стороны.

Наталья вдруг понесла - это стало известно всем сразу, от кого - не узнали, Наталью увезли скорым в Москву, во дворе зашептались, Воробьева отослали на дачу, а Юрке чуть ли не все отказали от дома.

Все ходили как над обрывом.

Одна Поляна не о чем н подозревала.

Пришел сентябрь, Ася сразу и вдруг повзрослела. Бури утихли; теперь уде многие любовались ею. Василий Василич, дородный инженер какого-то треста, предсказал ей судьбу, и все согласились.

Воробьева вернули.

У Трофимушки застали Раиньку. Во дворе загудели. Хотя и знали, что она может быть его дочь, ну а вдруг. Со слезами на глазах она несколько раз выходила из его квартиры, Трофимушка слег, соседи притаились, стало совсем тихо. Раинька несколько раз пришла, потом перестала.

Варвара Петровна ввела в дом Максимушку, своего, дальнего родственника, и стал он официальный Асин жених.

Максимушка был маленький, черненький, кучерявый.

Максимушке было восемнадцать с половиной. Высокий, стройный, с черными глазами и стоячим воротником, красив был Максимушка и очень ладен.

Белая ночь. Говорят, они бывают только на севере, но настала белая ночь. Как бросили в воду камень - и пошли круги. Ася не ночевала дома, утром вернулась одна.

Козел Максимушка. Воробьев хотел избить Максимушку, но Юрка не поддержал.

А через неделю он объявился и увез Асю к себе. Варвара Петровна официально отказала Юрке от дома.

"Жил один помещик, и было у него сто душ, и как кому надо было жениться или выйти замуж, то ту звал он к себе и назначал ей первую ночь. И называлось это право - правом господина", - вдумчиво читал Воробьев, сдвинув брови у переносья.

- Полина, вернись, вернись, Полина, - кричали на дворе - Юркин отец колотился в дверь Полининого флигеля.

Зря отпустили Асю. Варвара Петровна раздалась, опустилась, теперь не бегала она как прежде, и засела в ней какая-то горечь.

Воробьев во ночам метался, мать опять надумала его женить.

Появился Сигизмунд, чей-то дальний родственник. Сигизмунд быстро сошелся с Воробьевым и с Юркой, а в первый вечер привел Воробьеву Муму, хитрющую особу с влажными глазами. Воробьев не знал, куда себя деть, он всё страдал от своих рук, то прятал, то доставал, то складывал на коленях. Муму сидела и молчала. Сигизмунду понравилось у Воробьева, он не хотел уходить, но пришла мама.

Сигизмунд ночами не бывал дома, под утро стучался к Юрке, просился спать.

Как-то Юркин отец застал Сигизмунда в постели и долго говорил со спящим. Потом ушел, хлопнув дверью, не дождавшись Полины.

По небу бегали кучерявые облака. Ася родила сына. Варвара Петровна переехала к ним.

Трофимушке становилось все хуже, он уже на вставал, за ним смотрели.

На лето Юрка уехал в деревню. Полина хотела, чтоб он отдохнул. Хромой Лукич учил ловить рыбу и рассказывал всякие басни. Все было хорошо в деревне - и воздух, и тишина... Верка, быстроглазая, остроносая, внучка Лукича, сверкая пятками, водила в лес собирать ежевику. Тихо, тихо в лесу в шалаше, уткнувшись в Веркину юбку.

Воробьева так и не женили - в последний момент что-то помешало. С дачи привезли его такого же сопливого, прыщавого, читающего всякие глупости.

Юрка был молод и не задумывался о смерти. Ему бывало грустно, бывало смешно, бывало и так, что никак и ничего не хотелось.

Привиделась белая дама. Она была голая, только в белой сорочке до пят и шла, воздев руки.

К Сигизмунду зачастили красавцы, сутками сиживали по двору, по лестничным клеткам и имели вид ненормальных. Все загудели, но посматривали сквозь занавески; с лавочек сдуло старух. Было объявлено военное положение - страдали, но стойко держались. Красавцы ничего не делали, иногда приводили девиц, сиживали с ними, но вообще имели вид отчужденный. Сигизмунд торчал при них, изредка заходя домой.

Сигизмунд как-то, еще давно, хотел уступить Муму Воробьеву. Муму не далась, и ее забыли.

Было еще тепло, была осень, с веток сыпались листья. Юрка грустил.

А потом вдруг вначале. что-то случилось, и понесло, понесло, никуда не прибив. Вернулась Раинька и появилась Ася.

...Трофимушка умер, как провалился. Все было тихо. Раинька долго рыдала на его плече.

1 февраля, 26, 31 марта, 2 апреля 1975